Таня Апраксина, художник и издатель весьма элитарного журнала «Апраксин Блюз» (АБ), она же прообраз «моей сладкой N» в творчестве Майка Науменко, привезла показать последний номер своего журнала с заявленной темой «Родство и рабство» (№16, 2009). Для людей, незнакомых с историей издания, отмечу, что проект этот весьма примечательный. Журнал был создан в 1995 в Питере как андеграундное издание в рамках очень узкого круга интеллектуалов, уже в то время рассеянных по всему миру, но в значительной степени имеющих отношение к городу на Неве. Затем редколлегия, в лице самой Татьяны Апраксиной и Джеймса Мантета, переместилась в горы Аройя Сёко в центральной Калифорнии, откуда выпуски АБ и продолжают успешно выходить по сей день.
http://apraksinblues.narod.ru/
В 16-м номере много тем живо интересующих как местную русскую эмиграцию, так и других подписчиков: «Психофизические свойства цвета» Н.Серова, «Неброские памятники Серебряного века» Н.Гладуш, рассказ Е.Чо о Владимире Горовице, серия работ фотохудожника из Сан-Франциско Андрея Рискина и другие материалы. Очень любопытна беседа с калифорнийскими пожарными, которые буквально спасли от гибели редколлегию во время страшных лесных пожаров 2008-го года и ответили на их вопросы прямо на передовой огненного фронта, проходящего через Аройя Сёко.
Моё же внимание привлек блюзовый репортаж Джеймса «Пустыни и поля актуальности», с одной стороны посвящённый памяти выдающегося американского художника Эндрю Уайета (1917-2009), а с другой сопоставляющий актуальность его работ с актуальностью работ современных художников, показанных на недавней выставке-презентации нашего знакомого коллекционера из Москвы.
Джеймс отмечает основной лейтмотив обоих контекстов как «мир искусства в тревоге», но при этом константирует, что понятие «актуальности» в системе художественных ценностей сообщества представленных российских художников носит несколько негативный характер, по ассоциации с чем-то временным и конъюнктурным. Представленные на выставке работы, по мнению автора блюза, не несут в себе духа времени, слабо коррелируют с изменениями в жизни произошедшими в последние десятилетия, и свидетельствуют о застое творческой мысли. По его мнению, реально это вызвано проблематичностью использования той свободы выбора, которая появилась у многих российских художников, особенно традиционного толка, с распадом Союза художников советских времён и продолжающимися трудностями адаптации к свободному рынку.
Не берусь утверждать достаточна ли выборка картин из одной коллекции для обобщений такого рода, так как талантливые художники и интересные работы появляются во всех странах и во все времена. Но, в то же время, нельзя не вспомнить классическое «бытие определяет сознание» и применимость этого правила к политическим пустыням имеющим свойство порождать пустыни творческие.

О статье Е.Старовойтовой «Одеяния как элемент нравственно-духовного воспитания на примере одежд монахов-буддистов...»


Название у статьи шикарное, тема интересная и злободневная (не только для монахов), но мои ожидания как читателя были шире. Создается впечатление, что собственно анализ проблемы проделан автором за пределами ее статьи. Заключительный «обобщающий вывод» о том, что «монашеское одеяние и на сегодняшний день является одним из элементов нравственно-духовного воспитания монахов-буддистов», как бы должен быть принят на веру читателем, которому представлены лишь сведения, подчерпнутые из русских переводов канонических текстов соответствующих традиций. Но для читателя-неспециалиста такая информация тоже интересна, особенно если при чтении возникают мысли. Вот и я обратил внимание на некоторые детали .
Автор пишет, что Будда ушел из дворца в поисках Истины (с.75), то есть она, как следует понимать, уже существовала априори как «истинная Дхарма» (с.69), как «сокровищница истинного ока Дхармы» (с.74), или как Абсолютная мораль. Когда эти нормы, по некоторым причинам, стали нарушаться среди монахов, «Учитель установил правила поведения» (с.69). Но «правила» - это, отнюдь, не сами основополагающие этические нормы, а лишь необходимые гарантии того, что «целомудренная жизнь, основанная Буддой, будет продолжаться долго»(с.68). Можно предположить, что подход этот универсален.
Так, в иудаизме считается, что Тора существовала до Сотворения мира и в дальнейшем она предлагалась всем народам. Но языческие племена искажали божественные законы, и Тора (письменная и устная) через пророка Моисея была дана еврейскому народу как хранителю десяти общечеловеческих и более шестисот специфических заповедей. Эти заповеди – вечные, но для их точного исполнения Учителями разрабатывались и систематизировались практические правила.
У евреев нет монахов, нет единой формы одежды, но в Торе есть такой закон: нельзя носить одежду, сотканную из шерстяных и льняных нитей. Это правило относится к типу «непонятных» законов и никаких дополнительных указаний здесь не требуется – надо выполнять, если ты доверяешься Богу. Но, например, о женской одежде в Торе говорится, что она должна подчеркивать скромность женщины. Чтобы достичь такой цели, в разных общинах, разных странах и разных эпохах возникали свои стили, традиции и правила ношения одежды. Любая регламентация не упрощает повседневную жизнь, но несомненнно, делает эту жизнь более осмысленной и упорядоченной с точки зрения служения определенной Идее.

Хотелось бы сказать несколько слов о работе Елены Старовойтовой. Это прекрасный пример того, как тщательное научное исследование одного, казалось бы очень узкого и специального вопроса, может послужить поводом для более широких размышлений и обобщений.
Вот, например, Е.Старовойтова приводит "условия для создания правил-наставлений в Буддийском монашеском кодексе". Оказывается, главным из этих условий является появление в монашеской общине "ментальной скверны". Если таковая не возникла, то нет и нужды в моральных установках. Подчёркивается, что "Будда не устанаваливал полный кодекс одновременно. Напротив, он формулировал правила одно за другим в ответ на события" (стр. 69).
Это замечательная подробность: автор здесь знакомит нас с особым подходом к созданию этических норм, существенно отличным от принятого в других религиях.
В иудаизме десять главных моральных заповедей были, согласно Торе, созданы одновременно. Их "ввод в действие" не был лимитирован какими-либо условиями существования еврейского народа в настоящем или будукщем: считается, что срок их действия -- вечность, они не подлежат коррекции.
Христианство тоже не устанавливает срока действия своих моральных норм (выраженных в Нагорной проповеди Христа). Они "вводятся в действие" для каждой личности в отдельности в результате приобщения её к религии посредством акта крещения.
В буддизме же, как мы видим, отдельные моральные установки могут вводиться, когда в них возникает необходимость. Не следует ли отсюда, что если эта необходимость исчезает, то и сама соответствующая норма может быть отменена?
Кроме того, напрашивается вывод, что здесь религия выполняет функции общественной науки, так как должна постоянно отслеживать состояние общества (монашеской общины, по крайней мере), анализировать это состояние и вводить адекватные моральные нормы ("правила-наставления"). Таким образом, религия здесь служит одновременно и инструментом познания (человека и общества), и динамическим регулятором общественной жизни. Здесь можно увидеть -- обязательную для правильно действующих кибернетических систем -- обратную связь, позволяющую учитывать текущее состояние системы и, лишь на основе этого, её корректировать.
И ещё о напрашивающейся объективной связи буддийских методов познания с научными. В приведённых выдержках из канонического текста Тхеравады говорится, в частности: "... Твёрдое соблюдение правил ведёт направленно к развитию концентрации и понимания. Если монах привыкает осознавать свои поступки со стороны этих факторов, он будет развивать внимательность, аналитический подход к реальности (настоящему) и настойчивость" (стр. 69). Все перечисмленные качества составляют также и основу любой науной деятельности.
Нужно сказать, что тразличные регламенты, рассмотренные в данной работе (например, "Правила, касающиеся монашеског7о одеяния") поражают глубокой продуманностью каждой детали той области бытия, которой они касаются. Возникает вопрос: нуждаются ли люди (хотя бы и монахи) в такой тщательной регламентации не только поведения, но и мелких деталей своего быта? Возможен, среди прочих, и такой ответ: подобная мелочная регламентация обеспечивает человеку максимальное упрощение повседневной жизни, снимает необходимость ежедневно заботиться о бытовых пустяках. Получается, таким образом, что жёсткая регламентированность , несвобода быта, помогает человеку в обретении свободы духа.
Возможно, ту же цель, среди прочих, преследует строгий регламент быта в ортодоксальном иудаизме?
Таким образом, исследования Е.Старовойтовой, поначалу кажущиеся лишь узко специальными, способны служить трамплином для размышлений о более общих и глубоких проблемах, касающихся соотношения религии (этики) и науки (технологии).
Следует, конечно, поблагодарить автора.

Редактору:
... Я прочёл "Между маньеризмом и авангардом" А. Курбановского несколько раз. Последний абзац, о концепции эстетики как того, что определяется человеческой способностью размышлять, особенно выразителен. Производит впечатление и идея взаимозависимости традиции и авангарда, хорошо выраженная словами "освещённая предательством". Мне сразу вспоминается история о первом электрическом концерте Боба Дилана, во время которого Пит Сигер, не изменивший акустическим инструментам, пошёл, как говорят, на поиски топора, чтобы перерубить электрический провод. Курбановский делает важное напоминание о том, что и самому авангарду было бы полезно подвергнуться вызову.
Есть впечатление, что автор характеризует западный авангард как отрицающий старое, но при этом теряющий и веру в будущее, и, похоже, гордится контрастом, представленным русской моделью.
Положение о том, что авангард обязан быть искусством для всех, мне принять сложно, я вижу здесь противоречие: авангард ставится в такое положение, которое автор сам же дискредитирует, когда речь идёт о маньеристском постмодернизме в начале статьи. Предположение, что может существовать такое искусство, кажется чрезмерно идеалистичным: пролетарское искусство и есть своего рода маньеризм, продиктованный извне.
Как человека, привыкшего испытывать благоговение перед традицией (в моём случае музыкальной), меня задела категоричность заявления о задаче авангарда ниспровергать старое. Возможно, сопротивление во мне возникает как бы в ответ на угрозу тому, кто определяет меня как личность. Я бы сказал, что искусство способно быть прогрессивным в трансформации традиций, а не в отказе от них.
С чем я согласен полностью, так это с тем, что Интернет удешевил информацию и этим способствует грубому смешению высокого и низкого.
После обсуждения этой работы с коллегами я обнаружил, что она стала нравиться мне меньше, чем вначале. Обособленность автора вызвала слишком много вопросов, а его намеренно-пророческая поза не выглядит удовлетворительной. Но чтение, по меньшей мере, вызвало длинный интересный разговор, а это уже многого стоит.

Редактору:
... Временами кажется, что м-р Курбановский ("Между маньеризмом и авангардом", "АБ" № 10/18) играет в Бога или диктатора, приписывая своим объектам и эпохе категорическое значение. Возникает любопытство: как бы он реагировал на живого великого художника? Хотя описанная им модель творчества убеждает, при ближайшем рассмотрении она выглядит применимой в основном к мелким художникам и этим проецирует будущее для мелких художников, творящих в пределах дозволенного системой.
Мне кажется, что великий художник слушается только себя. Поэтому основная роль статьи сводится, в сущности, к тому, чтобы с помощью авторских обобщений убрать мелких художников подальше от великих.
К тому же игра в Бога не худший из возможных грехов – и она позволила автору произвести действия по расчистке своих незаурядных знаний. Пусть это принесёт пользу как его мыслям, так и читателю, который им последует.

Редактору:
... Статья Курбановского "Между маньеризмом и авангардом" меня озадачила – но в таком случае выходит, что меня озадачивает весь построенный на теории метод понимания искусства в наши дни. Я бы также пожелал, чтобы автор указывал конкретных писателей и художников. Местами я просто не понимал, о чём идёт речь."Концепция артефакта", например. Артефакт есть артефакт. Мне кажется, это ясно. А его концепция? В других местах он игнорирует ключевые события: Ренессанс проходил под драматическим воздействием подъёма среднего класса и изобретения печатного пресса, что привело к развитию простонародных наречий и концу классической, олигархической средневековой культуры. Если искусство Ренессанса элитарно, как можно говорить, что средневековая культура не является таковой? Он цитирует другого исследователя: "В эпохи упадка искусства обычно доминирует музейно-археологическая эстетика", не замечая, что функции и цели музеев с течением времени значительно изменились и что археология это сравнительно недавняя наука. Эстетика музеев Александрии, Ватикана и Сохо – не один и тот же музей. Он не справляется с пониманием ни целей дадаизма, ни модернизма в целом.
Думаю, что его отсылка к Ортеге-и-Гассету больше говорит о самом авторе и его склонности, которая выглядит более присущей русской культуре, чем некоторым другим. Она отражена в Сокурове, Тарковском и Солженицыне и уводит к Достоевскому: неприязнь к современному миру и потребность найти другой мир, который основан на духовном или религиозном (и на прошлом, во многом как у Паунда и Элиота). Некоторые (Сокуров, Тарковский) более авангардны, чем другие (Солженицын), но их цели одинаковы.

Редактору:
... Материал, предложенный А. Курбановским ("Между маньеризмом и авангардом", "АБ" № 10/18), предъявляет к читателю высокие требования. Статья эффективна и будит мысль не только сама по себе, но и благодаря контрасту с другими материалами номера. Она как бы предлагает теоретическую систему для осмысления остального. Её стиль и философия кажутся противоположными тому, что выражает большинство других статей. Это подчёркивает, что все пути к просветлению хороши (позволительны).
Присутствие фотографии автора и характер самого текста далеки от стандартов тех академических журналов, с которыми я привык иметь дело. Этот стиль я нахожу намного более занимательным и свежим. Автором движут, как кажется, не только профессиональные требования, но в неменьшей степени внутренние мотивы. Это побуждает к активной личной реакции.

Редактору:
... Странное впечатление от фотографии доктора Дэвида Хугуса рядом с его статьёй о мандаринских нашивках ("АБ" № 10/18). Он выглядит совершенно – даже до невозможности – иначе, чем я бы предположил.

Редактору:
... Статья Горелика ("Логика науки и свобода интуиции","АБ" № 10/18) для меня – одно из тех чудес, которые изредка случаются с нами, когда вдруг оказывается, что твои собственные дилетантские размышления (в данном случае – о Боге), оказываетея, совпадают с мыслями других людей, да ещё таких великанов, как Эйнштейн и Сахаров (не посчитайте такое сопоставление нескромностью – я надеюсь, Вы понимаете, что дело тут не в моей особе, а в удивительной растворённости некоторых идей в самом воздухе современности.
Мне будет приятно, если эти мои несколько слов будут автору чему-то интересны; прибавьте к ним, пожалуйста, мою благодарность за удовольствие, доставленное его работой.
Да, забыл ещё написать о том интересе, который вызвала во мне оригинальнейшая работа о "мандаринских нашивках" (Дэвид К. Хугус, "Путь к нашивкам мандарина", "АБ" № 10/18). Не думаете ли Вы, что потрясающую древнекитайскую систему отбора претендентов на государственные должности не худо было бы применить – конечно не во всех её деталях – например, в России и вообще везде, где коррупция искажает истинную цену государственных мужей?..

... Уже нахожу вкус в неровном шрифте машинки и в небелом тоне бумаги. Материал! Не могу сказать, что оставил свои виртуально-идеалистические заблуждения, но помирил их с Вашим материализмом.
Спасибо за то, что познакомили с Алеком Рапопортом – его картин раньше не видел. Хотел бы увидеть их в цвете и в натуральном размере. Его отражение в глазах жены особенно впечатляет.

Редактору:
... Несколько соображений по поводу прочитанной статьи м-ра Фернандеса. Одна из моих мыслей – что для индейцев настоящая религия – это их земля. Приверженность своей земле становится наследственной (генетической) чертой для них. Поэтому культура в конце концов возрождается в потомках: это знание, освящённое и закреплённое многолетним пребыванием в родной стихий, живёт в крови, переносясь из рода в род. Потеря своей земли была для индейцев не просто травмой, но национальной трагедией – оторвавшись от своей родины, они лишились естественной энергетической связи с тем источником, который заключал в себе важнейшие ресурсы их культуры. "Цивилизованная" культура не упирается корнями в землю, теории во многом заменяют ей этот опыт. А у индейцев связь с землёй – это особый дар, который вырабатывается в многолетней огранке поколений. Образно говоря, все они Сыновья Жизни.
На этой основе и произошло столкновение индейцев с испанцами и американцами: последним было просто не понять, что вся их благотворительность кощунственна. Свою роль сыграли не столько расовые, сколько генетические различия, т. е. разность природ и пород двух культур, то же самое, что разница между подводным и наземным миром. Рыбе, скажем, не нужны крылья. Ремесленные навыки и технологии могут иметь свои преимущества немаловажные, но они не возместят потерю целой культуры, которая берёт начало совсем в других истоках. То, что спасло индейцев от окончательной погибели, это их терпение (известно даже выражение: "терпелив, как индеец"). И в этом смысле "падре" могли бы взять у них поучительный урок: оказывается, христианское смирение, которое они проповедовали невежественным язычникам, куда более характеризовало последних, а не самих благородных учителей...

Редактору:
... Несколько слов о "ноосфере" Шардена в статье Сухоруковой "Информационное общество" в "АБ" № 11. Мне кажется, что идея ноосферы надуманная. То, что мы видим в реальном мире, это общество людей, стоящих на разных ступенях развития. Если бы существовала "область, питаемая мыслительными импульсами людей", мы все намного лучше понимали бы друг друга и развивались бы все почти параллельно. Я не отрицаю теории многих параллельных вневременных миров, с одной стороны, откуда гении и пророки берут свои идеи, видения, партитуры и пр. – и общность идей (тоже – вневременных) группы людей, находящихся на одной ступени развития, с другой стороны. Но то учение, о котором пишет Сухорукова, по-моему типичная псевдо-научная, псевдо-философическая (Ясперс ..., "два дыхания истории" ..., "этика науки и техники" ..., "единое информационное поле планеты" и т. п.) чепуха – посмотрите на МИЛЛИАРД арабов и Африку: в 55 странах из 53-х идёт гражданская война без всяких "великих" причин, просто племя на племя! Конечно, у компьютеров может быть единое информационное поле (для компьютеров) планеты – при условии, что и в таких (многих) странах, как Иран, перестанут запрещать Интернет.

Редактору:
,,, То, что я сразу отмечаю (может и не самое главное в номере, но для меня существенное) – это почта. Взгляд других людей, их реакция на прочитанное заставила и меня взглянуть на всё по-новому. Интересно, что в основном эти реакции совпадают, хотя каждый видит и добавляет что-то своё. Возникает явственное ощущение диалога и близости. На чём же она основана? Разумеется, на том, что у всех в руках оказался один "Блюз", который вызывает у всех одинаковый интерес, хотя по-разному оценивается. Для каждого естественно давать оценку в соответствии со своей системой мер (и в общем, и в профессиональном смысле). Мне, например, показалось очень многозначительным и интригующим, что у Ирины Корсунской, как и у меня самой, все мысли, вызванные чтением исследования об Андрее Сахарове (Г. Горелик,"Логика науки и свобода интуиции","АВ"№ 10/18, сконцентрировались на предмете, отнюдь не самом главном для автора. В моём случае это произошло просто потому, что религия – близкая мне тема, а физика нет. Вместе с тем ответ Г. Горелика на письма раскрыл мне глаза на узость собственных взглядов и привычку рассматривать всё под одним углом. Тема предстала намного глубже и разнообразнее, чем показалось вначале. Говорю об этом, чтобы подчеркнуть две вещи: во-первых, как прекрасно, что существует возможность прямого взаимодействия автора и читателей и их параллельного развития; во-вторых, каждая сторона получает доступ к большей объективности. Это – самое замечательное. Не попадая в зависимость от чужих мнений (в откликах), я смогла освободиться от собственной предубеждённости. Во многом этому способствовало и личное обаяние автора (Г. Горелика), и многогранность его интеллекта, в котором замечательно сочетаются широта взглядов и эрудиция – спектр качеств, отличающих по-настоящему просвещённого человека. Всё, о чём он пишет, идёт благодаря этому намного дальше заданной темы: предмет чисто научного значения, как кажется поначалу, начинает открываться, перемещаясь в другие плоскости – совершенно далёкие от собственно науки. Это очень редкая и ценная способность – вызвать интерес не только профессионалов, но и тех, кто ничегошеньки в этом не смыслит. Классический пример – я сама, с застарелым отвращением к физике (как школьному предмету) и неспособностью к наукам. Казалось, нет в мире силы, которая сломала бы барьер между моим "ярким гуманитарным уклоном" и точными науками, представление о которых никак не совпадало с понятием о свободе воображения. На деле же никакого барьера не было: наука оставалась для меня запертой в рамках школьного преподавания, вызывавшего непреодолимую скуку. Тому, для кого наука является призванием, удаётся освободиться от предрассудков, выработанных учебной системой, но большинство людей продолжает жить с ними (включая и самих физиков). В этом, может, и состоит разница между учёным и рядовым профессионалом: для первого область науки включает в себя целую вселенную, для второго она так и остаётся приросшей к узкой функции. Сам Г. Горелик пишет как раз об этом: "У них по-разному развито чувство целого, разные потребности в целостности картины". Я бы добавила, что это относится ко всем, кто занимается любой творческой деятельностью. Для настоящего учёного характерно не разделять и не дробить целого, сохраняя его в поле зрения даже при решении узкой задачи. Его ум в равной степени свободен и от мелочности и от зависимости – может, именно потому, что он "доверяет своей интуиции" точно так же, полагаясь на своё чутьё, он решает вопрос внутренней свободы.
Последний выпуск "Блюза" просто блещет тематическим разнообразием.
Когда я читала раздел про Алека Рапопорта, у меня появилось ощущение, что всё написанное о нём до настоящего момента можно не принимать в расчёт, что только здесь – ВПЕРВЫЕ – появились искренние слова о нём и его искусстве, настоящие, глубокие человеческие чувства, которые раньше не были востребованы. Только сейчас и начинается настоящий портрет художника и – что ещё важнее – его диалог с НАМИ. Диалог, которого, по словам В. Лопаты, художник был лишён при жизни. Очень трогает все, что рассказывает Ирина Рапопорт, особенно глава "Художник в семье". От рассказа остаётся впечатление, что в любой стране и при любых обстоятельствах уделом художника остаётся одиночество. Казалось бы, старая история – но в каждом конкретном случае она носит специфический оттенок и по-своему влияет на судьбу и творчество. Показательно, что, по словам И. Рапопорт, братство художников оказалось утопией – как это было и у Ван Гога, например.
В "Калифорнийской каденции" самое большое впечатление произвела исповедь индейца. М-р Фернандес Парящий Ястреб завораживает как доверчивой простотой, так и документальностью. Восхищают гордость и искренность, вызывающие сочувствие к "застенчивому смуглокожему народу", сохранившему, несмотря на притеснения испанцев и американцев, свои традиции и культуру и оставившему живую память в сердцах потомков. Этот народ и в самом деле заслуживает своего древнего названия: "эсселен" – "произошедший от Камня" – и каким же непобедимым очарованием обладает этот калифорнийский Камень! (Тот же, что и в стихах Р. Джефферса из номера 10/18 "АБ").

Редактору:
... Одиннадцатый номер – самый лучший! Особенно по оригинальности и богатству дизайна. А какой замечательный набор авторов!
Огромное удовольствие доставило чтение "Информационного общества, поскольку я и раньше много думала о затронутых там темах. История Ирины и Алека Рапопорта тоже произвела сильное впечатление – это всё очень грустно, конечно, но что мне также показалось интересным, так это то, что Ирина считала, что у неё нет выбора, что она в любом случае должна последовать за мужем за границу.
Письма читателей – великолепное чтение!

Редактору:
... Дэвид Вейнберг ("Нынче на гастролях","АБ"-11) – прекрасный писатель. Парень действительно знает, как писать! У него есть СТИЛЬ! Это – моё любимое.