Калифорнийские псалмы - главная

"Для Света Нового хватает нового огня": анализ языкового сакрального пространства в первом псалме поэтического цикла Татьяны Апраксиной "Калифорнийские псалмы"

Джеймс Мантет. III Российского культурологического конгресса, СПб,Октябрь 2010.

Начну с заклинания:

Псалом 1

Сонет Девятый

1 Настройка на тональность — с середины.

2

2 Младенец-континент издал свой первый крик.

3 Как богатырь, изнеженный заботой, проспавший тридцать лет

в натопленной избе, он поднят на ноги без лишних церемоний.

4 Ему бы осмотреться!

5 Очухаться.

6 Ему бы

как следует продрать глаза!

7 Ещё румянец сна горит на детской коже, и дымка сновидений

мешает слышать брань.

8 Но золотая тень благословенной Фудзиямы, и пенье гор под звёздами,

и крестные отцы и матери верны ему.

9 Пока ещё никто не знает сил его могучих.

10 Первым было слово.

11 И слово было Бог.

12 Ещё хранят частицы подсознанья клочки дремоты сладкой,

помнит тело тоску по сну, по пренатальной идиллии незнания,

неведенья, по чувствам, воспитанным физиологией, и разум

ещё не научился управлять рефлексами слепыми с должной властью.

13 До послушания родительской руке,

до вокализов с интервалом в квинту, до тонких технологий

инициации ещё с десяток дюжин ему пройти и малых, и великих рек,

и новых скоростей во славу септаккорда.

14 Для вылезшего из норы медведя арена цирка чересчур мала.

15 Арена — ясли для призыва его судьбы.

16 История ещё не начиналась.

17 Был сделан первый шаг, положен первый камень.

18 Он назван именем Петра и помещён в изножье храма единицей

прочности, как проба, как чистая руда элементарной пионерской стали.

3

19 Рассада сада дня!

20 Зачем сердиться — на то, что лист невзрачен, яблоки кислы?

21 Не грех и подождать того, чтоб выросли цветы из перегноя.

22 Сумею как-нибудь усвоить кислород — мне было б, чем дышать.

23 И знать, что я живая.

24 Мне, как младенцу у твоей груди, в твоём избытке только польза —

чем жирнее под корнем чернозём, тем сладостней зерно.

25 Я и тебя из худосочного брикета искусственных кормов

пересажу в живую землю, как хрупкой розы куст.

26 Я — двери, ты — мой ключник.

27 Ты, как Пётр, ворота открываешь для блаженства.

4

28 Камень — верен.

29 Для Света Нового хватает нового огня.

30 По телу Западного Побережья, по звучным клавишам,

по жёсткой шкуре гризли пройдусь своей рукой, поглажу завитки,

чтоб пальцы помнили тепло могучего загривка

тотемного самца, припавшего к воде.

***

Дальше — вариант того же самого на английском.

PSALM 1

Sonnet 9

1 Tuning for the key — in halfway.

2

2 The infant-continent sounded his first cry.

3 Like a hero born strapping, pampered tender, sleeping thirty years

snug-hearthed in a log cabin, he takes his feet without much ceremony.

4 Have him look around!

5 Come to himself.

6 Have him

scour wide his eyes!

7 Radiant sleep still burns on childlike skin, and hazy dream-passages

mask the clash of battle.

8 But the golden shade of blessed Fujiyama, and mountains singing under stars,

and godfathers and mothers stand true to him.

9 No one yet knows his massive strength.

10 First there was the word.

11 And the word was God.

12 Subconscious grains still hide debris of drowsing sweetly,

the body remembers a craving for sleep, for prenatal idyllic unknowing,

unawareness, feelings engendered by physiology, and the mind

still has no skill to bridle the blind reflexes forcefully.

13 Before obeying the hand of the parent,

before vocalization in pentatonic intervals, before the fine technologies

of initiation, by tens of dozens he must pass the lesser and great rivers,

and new speeds to celebrate the septuplet.

14 For a bear creeping from a lair, a carnival arena presses small.

15 An arena solely playschool for his registry in fate.

16 History has not had its beginning.

17 A first stride stepped, a first rock set.

18 It receives the name of Peter and is clasped in the temple footing, unit

showing soundness, as a hallmark, as pure ore of elementary pioneer steel.

3

19 Saplings of seeded day!

20 Why rage that a leaf is drab, that apples sting?

21 It hurts nothing to wait for shoots of flowers from the loam.

22 Somehow I will intake oxygen — I need something to breathe

23 To know myself alive.

24 An infant at your breast, I only gain from your abundance —

the root with fatter black earth underneath gives sweeter grain.

25 From a weak-blooded bubble of manufactured feed, you, too,

I will reinstate in living soil, like a brittle rosebush.

26 I am doors — you guard my key.

27 You, as Peter, open gates for blessedness.

4

28 The rock is faithful.

29 To the New World, enough new flame.

30 Over the West Coast's body, over the sounding keyboard,

over raspy fur of a grizzly I will range my hand, trace the curls,

to leave fingers remembering the warmth of massive withers,

the totem of the male who falls to water.

Можно было бы на этом остановиться. Но можно также попробовать разобраться в возможном понимании прочитанного. Возможно, такая попытка укрепит основы заявлений, явно заложенных в словесности Псалма 1.

Есть факты, биография произведения и перевода. Этот псалом открывает цикл 18-ти "Калифорнийских псалмов". Цикл написан в самом конце 20-го века, первые масштабные публичные чтения последовали в начале 21-го. Мой перевод стал появляться вскоре после возникновения оригинала. Место создания как оригинала, так и перевода — западное побережье Америки, преимущественно в знаменитых горах Санта Лючия в Калифорнии.

Автор, Татьяна Апраксина — многопрофильная творческая личность, насыщенная, в том числе, культурными традициями и понятиями Петербурга. Для понимания данного псалма, пожалуй, полезно учесть, что ко времени сочинения произведения автор имел 15-летний опыт тесного профессионального общения, опосредованного практикой живописи, со средой классических музыкантов и композиторов, настолько важной для мировой культуры и культурной жизни северной столицы России. Следы этого опыта заметны в осевой роли музыки в образном и философском ряде псалма. Еще можно отметить присутствие, как музы вокруг этой музыкальной оси, баланса обращенности к прочим отраслям человеческих познаний. В этом можно видеть отражение приоритетов других аспектов жизнедеятельности автора — например, Апраксина является главным редактором журнала, посвященного совокупности гуманитарных и точных наук. И этот журнал, "Апраксин блюз", в этом году отмечает свое 15-летие. Псалом 1, подобно журналу, основан на внимании именно к совокупности русл человеческой мысли. Справедливо было бы сказать, что в Псалме 1 прослеживается некий сплав осознания классических начал, свойственных живой идее Петербурга. В Петербурге, как известно, можно видеть, вместе с обусловленностью материковой России, как материальное олицетворение идеалов европейского возрождения, так и связь, усиленную материей города, с духом античности, с ее утверждением самодостаточного духовного, разумного начала человека. А в местах апофеоза красоты неосвоенной Калифорнии, которыми Псалом 1 подсказан, автор озирается вокруг глазами новой античности — вполне актуальной, современной, личной античности, по воспитанию, по предпочтениям. Калифорния — далеко не Европа по богатству культурных достижений. Сама Америка остается очень молодой страной. Соединенные Штаты младше Петербурга. Но для идеализма, тем более для идеализма на прочной основе, эта молодость, неосвоенность, неопытность оказывается не преградой, а скорее стимулом, если суметь к положению относиться с проницательным терпением. "Не грех и подождать того, чтоб выросли цветы из перегноя." В этом, в частности, суть позиции псалма.

Можно продолжить говорить о следах авторской биографии в псалме. Но это произведение настолько явно задумано как надличностное, надвременное, что не хочется упускать из вида эту сторону дела.

Вернемся к уточнению авторской позиции через определение жанра. Мы начали с того, что говорили об этом псалме, как о заклинании, желая охватить явление путем обобщения. От понятия "псалмов" отойдем на шаг, как от привычно библейского жанра, чтобы обозреть психологическую динамику этих новых внебиблейских заявлений в современном контексте. Псалом есть род религиозного песнопения, а заклинание — не род, а явление в целом, т.е. настойчивая мольба с помощью магических слов. Это ритуальная молитва, обращенная к сотворенному, рассчитанная на воздействие на сотворенное. К тому же Псалом 1 предстает заклинанием, обращенным к человеку в целом, включая и себя. Центральный герой "назван именем Петра", и богатыря, и медведя, но он один — человек, переживающий непрерывный воспитательный процесс, развивающий волю к жизни, к подъему. Человек многолик. Поэтому немудрено, что этот псалом явно внеконфессионален и затрагивает много разных канонов, в том числе чисто светских. Это заклинание, задуманное для всех людей — так же, как место его первого произнесения и всех последующих. Один человек, одна земля — просто желательно опираться на оба полушария.

Итак, почему человек желает словесно воздействовать на сотворенное? Любое заклинание вызывается к жизни тогда, когда человеку трудно чувствовать себя человеком, когда он чувствует себя жалким, отверженным, непонятым, непроявленным материально или духовно. "Никто еще не знает сил его могучих." Или он осознает изъяны вокруг себя — "лист невзрачен, яблоки кислы." И не просто сознанием, а произнесением, провозглашением правильных слов он надеется и развеять эту жалкость, и буквально спастись, выйти посредством слов. Хотя бы в чем-то он верит, если действует заклинанием, в возможную эффективность произносимых слов. И действительно, в тексте присутствуют отголоски мистических традиций, относящих человеческие слова к творящему логосу: "Первым было слово. И слово было Бог." Сам текст является выражением веры в силу слов. Слово способно определить. По новозаветному канону, "Слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого; оно проникает до разделения души и духа...". Слово разделяет овец от козлищ, слово упорядочивает, умеет диалектично ставить диагноз и предлагать исправления положения для выхода из кризиса.

Находится ли человек в кризисном положении? По диагнозу Псалма 1, безусловно. К тому же описанный кризис еще более серьезен за счет того, что самому человеку даже трудно его признать. По диагнозу псалма, человек еще спит — или вернулся в спящее состояние, имея в виду, что в псалме озвучены вечные, опорные истины, присутствие стихий, ориентиры, указывающие на прецеденты и средства пробуждения — как "золотая тень благословенной Фудзиямы", которая видна отовсюду и во всем, но в реальности которой человек не дает себе отчета, пока "дымка сновидений мешает слышать брань." Именно брань. Служба вечного — это фронтовая жизнь, жизнь осажденная, в которой богатыри нужны при деле. А в том, в чем человеку неизвестна истина, доступная его разуму, вложенная в подоплеку его бытности — как, например, это бывает и в Калифорнии, и в Петербурге — он дремлет, и неестественно долго, впадает под наркоз. Живет "пренатально", его сознание не взрослеет или становится "изнеженным". Он растет в "худосочном брикете искусственных кормов". Снова и снова ложный контекст человека предлагает искусственность, придуманность, ограниченность, неполноценность. А псалом высказывает намерение "пересадить в живую землю" этого человека. Сказано также: "Для вылезшего из норы медведя арена цирка чересчур мала". "Медведь" — это тоже человек, но на этапе дремучего, спящего сознания, пока ещё сырой природы. Цирк — эталон ложного оправдания сонной тупости и спроса на нее. И человеку — даже прото-человеку — там тесно. Он страдает, осознавая ложность, мешающую вживлению в подлинный, полноценный контекст. И пусть осознает, пусть не обманывается, говорит псалом: "Ему бы осмотреться! Очухаться. Ему бы как следует продрать глаза!" Он может видеть, и он получит милосердие, помощь: "крестные отцы и матери верны ему."

Касательно подлинного контекста для человека, Псалом 1 во многом соглашается с теми выводами, к которым приходят мудрецы, пророки, учители человека испокон веков. Они и есть крестные отцы и матери, носители того преобладающего раскрытого сознания, какое характеризует для нас античность, возрождение или осевые учения других мест и времен. Во-первых, говоря по-простому: человек — то, что соединяет небо и землю. Во-вторых: на все, что между небом и землей, человек способен. Отсюда — колоссальная уверенность осевых мыслителей. Отсюда, можно сказать, храбрость Христа, утверждающего, что не человек для субботы, а суббота для человека. Не человек для закона, а закон для человека — более того, человек и есть закон, есть мера всех вещей. Автор этого псалма-заклинания взывает к вере в залог совершенства в человеке. Даже если осознающим это совершенство открывается новый космос, он только и говорит полнее, точнее, о грандиозности человеческого предназначения. Даже если открывается новый свет — такой, например, как Америка. И если человек видит новый космос, новый свет как место примеси новой порчи, новой мелочности, то, имея сознание всего контекста своих способностей, своей роли, он все равно продолжает верить именно в святость целого. Он не наивен, но он видит весь контекст. Такой взгляд — в чем-то характерный, например, для американских транценденталистов середины 19-го века — в Псалме 1 получает свежее топливо со старшей стороны планеты.

Молитва, заклинание всегда доступны. Так же, как раскаяние. "Настройка на тональность — с середины." Так начинается псалом. Можно начать, а настроиться потом, хотя бы с середины. Случается. С середины чего? Этого не сказано, но можно брать широко: с середины исполнения жизни, судьбы, всей истории человека. Многие считают, что как минимум основательной части этой истории близится конец. И не без оснований. Подобные ожидания возникают по ходу всей истории. Много раз модели сознания культур исчерпывались, рушились, сменялись. А ковчег человеческой святости всегда остается над водами и доходит до нас. В псалме: "История еще не начиналась." Человек, между небом и землей, знает про гармонию. Значит, он знает и про фальшь, про несоответствие. Он может настроиться на тональность. Поэтому от ранее бесплодного может произойти бесчисленный народ. Поэтому, как сказано здесь, "Для Света Нового хватает нового огня."

Человеку так мало нужно для счастья установления тональности. Ему нужен свет, ему нужна земля. Он должен расти в этом, а не в бесконечном раздроблении ощущаемых им нужд. Но в то же время, как кинетическая энергия, ему нужна квинтэссенция света: огонь. По Новому Завету: "Огонь пришел я низвесть на землю, и как бы я хотел, чтобы он возгорелся." И человеку нужна квинтэссенция земли: камень. Поскольку мы по-прежнему говорим о заклинании, то позволительно говорить о канонических архетипах. Они и лежат в основе Псалма 1, так же как в мышлении основоположников древности, Гераклита, Пифагора, наряду с упомянутыми священными музыкальными числами — девятка, семерка, октава. Свет — источник жизни. Огонь — разум, вдохновение, страсть, двигатель алхимии души. Земля — то, что принимает жизненный импульс, место рождения жизни. Камень — твердь веры, то, что принимает жизнь и сохраняет ее образ дословно. "Камень — верен." Так говорить псалом. "Был сделан первый шаг, положен первый камень. Он назван именем Петра и помещён в изножье храма единицей прочности, как проба, как чистая руда элементарной пионерской стали."

Здесь многие вспомнят стих евангелиста Матфея: "Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного..." Псалом продолжает, "Я — двери, ты — мой ключник. Ты, как Пётр, ворота открываешь для блаженства." Значит, человек здесь вызван к вере. Он вызван к вере в то, что блаженство для человека находится в самом человеке. Но положен лишь первый камень, сделан лишь первый шаг. И в псалме указан большой путь: "еще с десяток дюжин ему пройти и малых, и великих рек". А как в Писаниях: "камень, который отвергли строители, тот самый, сделался главою угла". Это и есть весь долгий, сложный путь любого формирования, становления. Это и есть то, что часто отрицается в пользу легких удобств, зависимостей, от которых учащемуся приходится отказаться. В образах псалма: "Как богатырь, изнеженный заботой, проспавший тридцать лет в натопленной избе, он поднят на ноги без лишних церемоний."

За этим следуют упоминания представителей прекрасных искусств, растущей "рассады сада дня", посеянной Сыном Человеческим: "вокализы с интервалом в квинту", "новые скорости во славу септаккорда". По Павлу, "Сеется тело, восстает тело духовное." Для этого человек должен двигаться дальше своего прежнего инфантильного сознания, в котором "Младенец-континент издал свой первый крик" — и, возможно, переродиться, уже не по уязвимой линии плоти, а по богатому родству духа, "братьев по Голгофе". "Мне, как младенцу у твоей груди, в твоём избытке только польза — чем жирнее под корнем чернозём, тем сладостней зерно." Зерно уже возрождения. Уверенность в том, что человек — мера именно всех вещей, любых открытий, которые и являются для него новым рождением. Опираясь на позицию, очерченную Псалмом 1, мы видим то, что на самом деле всегда есть между небом и землей: правду неискаженного себя. Человек — не вещь. Он растет, он преображает. Даже самое дикое ему подчиняется, даже самое дикое, что в нем самом.

На вере в такое подчинение, не отделяясь от истоков, встает истинная цивилизация. Строится, обновляется.

В далекой державе Америке, где слова этих новых псалмов были написаны, эта вера бесценна. И везде, где есть человек, пусть она всегда будет в цене.

© 2010 James Manteith.