«ПОГОСТИ-КА
В ДОМЕ,
ГОСТЮШКА!»
О чем
думает
композитор,
собирающий
народные
песни
Ирина
Ельчева
Самое
главное и
ценное в
собирательской
работе –
открыть
человека,
таящего в
себе дремлющие
творческие
силы, которые
от проявленного
внимания
приходят в
движение.
Тогда можно
ждать самых
непредвиденных
открытий.
|
Т.Апраксина. |
В
свою первую
экспедицию
по собиранию
народных
песен я
отправилась
в Псковскую
область
летом 1953 года в
числе
четырех
студенток
Ленинградской
консерватории.
Что
побудило
поехать? –
Интерес, любопытство,
горячее
желание
получить
народную
песню из
первых рук.
«Вас
ждут полевые
записи. Вы
можете встретиться
с
неожиданностями».
Напутствия
нашего
преподавателя,
маститого
фольклориста,
собирателя,
композитора
Ф.А.Рубцова
пленяли
новизной,
романтикой.
Не терпелось
поскорее
очутиться на
месте.
Острота
ощущений не
покинет меня
в течение
всего
долгого
периода
знакомства с
народной
песней, где
бы оно ни
происходило.
Жизнь вся
складывается
из
случайностей
и мелочей.
Они же и
составляют
основу творчества
народа,
раскрываясь
постепенно в
универсальных
образцах и
давая представление
о
закономерностях
могучего источника
вдохновения.
Это –
целостное
явление
искусства. У
всех народов.
Во все времена.
Осознаю я
это уже
позже, в
процессе наблюдений,
общения с
людьми в
реальной жизненной
обстановке. А
пока – жгучее
желание увидеть,
услышать.
«Неожиданность»
– метко предпосланное
слово
Ф.А.Рубцова
открыло
дорогу восприятию,
обострило и
сконцентрировало
его.
Интересовало
буквально
все, что обступило,
окружило нас,
едва мы
ступили на
псковскую
землю. И так
происходило
впоследствии
всюду.
Этот
интерес
сохранился и
в еще большей
степени
проявился
значительно
позже в моих
уже
самостоятельных
экспедициях в
Ивановскую
область, где
в Палехе,
селе, всемирно
известном
школой
художественной
росписи, я
начну свой
творческий
поиск именно
с Музея
палехского
искусства. В
этих местах
невозможно
было сразу
заняться песнями,
хоть я и
имела
определенное
задание:
узнать, чем
богат Палех в
песенном
отношении.
Разведка
неожиданно
превратилась
в сбор песен
самых разных
жанров.
(Подробно об
этом
рассказываю
в книге «В
поисках
песен» (Записки
композитора)).
Начав,
таким
образом, с
Палеха художественного,
обнаружу
здесь
непосредственную
связь с
песенным
творчеством.
И тут, и там
стремление к
многообразию
трактовок
одного и того
же образа (варианты
и вариации).
Тут особенно
ярко проявилась
эта главная
черта
фольклора.
По-разному
«звучат»
излюбленные
палещанами
«Жар-птицы»,
«Тройки».
Бесконечно
разнообразны
их
толкования
всего
спектра явлений
от сотворения
земли до
наших дней.
По-иному звучит
одна и та же
песня не
только у
разных, но и у
одного и того
же человека в
разное время
дня. (См.
этнографический
сборник
«Народные
песни
Ивановской
области».
Запись,
составление,
предисловие
и примечания
И.Ельчевой,
Ярославль, 1968.)
Обстановка,
где
проживает
народная
песня,
немаловажный
участник
творчества.
Лишь в самом
Ленинграде,
где я ездила
по письмам-откликам
на цикл
радиопередач
«Как сложили
песню» (1978-79 гг.),
названия
улиц мало что
меняли. Здесь
были важны
только сами
люди, ставшие
горожанами,
но
сохранившие
в
неприкосновенности
дух народной
традиции.
Но это
через много
лет.
Пока
же, в
Псковской
области, имея
лишь
первоначальные
сведения о
фольклоре, начинаю
постигать
его мудрость
из самой
жизни, при
этом
отличаясь
непомерным энтузиазмом
и полнейшей
неопытностью.
Проявилось
это в первый
же вечер. Каждая
из нас,
четверых,
начала
действовать
самостоятельно:
кто в доме,
кто на
крыльце, кто
на улице.
Стою себе под
деревом,
ожидая когда молодежь
соберется на
отдых. Боевая
готовность
(связка
отточенных
карандашей
на смену).
Ничем не
обоснованная,
подкрепляемая
нетерпением
уверенность
в успехе.
Разве мне
могло прийти
в голову, что
настойчивые
просьбы
запеть
народные
песни будут
восприняты с
недоумением,
что молодежь
села
Холахальня
не захочет
срамиться
перед
«городской», и мне
гордо заявят:
«А мы все поем!
И арии и романсы!»
Разочарование,
досада... Не за
этим ехали!
Неудача! Но
эта неудача и
подготовила почву
для будущих
радостных
потрясений,
как это
случилось,
когда
старейшие песенницы
Н.Г.Дунаева,
Т.И.Каношина,
открытые
ранее,
удостоили
нас своими
откровениями,
и старинная
песня встала
«во весь рост»,
годами
хранимая в
душе
сгорбленной,
шамкающей, со
слезящимися
глазами
старухи.
Контраст
первых
впечатлений,
врезавшись с
силой в
каждую из
нас, дал
невидимый
вечный
компас,
направляющий
внимание на
внешне застывшее
человеческое
существо,
внутри которого,
оказывается,
не
прекращаясь
бурлит
духовная
жизнь,
окрыляя его и
сообщая свой
заряд
окружающим.
Что же это –
артистизм
или проживание
(переживание)?
Второе
родит первое
–
непосредственно,
неосознанно,
интуитивно.
Потому-то так
и действенно.
«Упало
колечко» –
романс
драматического
содержания.
Упало
колечко
Со правой
руки.
Заныло
сердечко
По милом
дружке.
Сказали, мил
помер,
В
могилу
снесен...
и т.д.
Этим
начала
пятидесятитрехлетняя
М.В.Дмитриева
тогда, в июле 1953
года, в
псковской
деревне
Лесицко.
Оказалось,
что песня больше,
чем просто
песня. Это
был
настоящий
рассказ о
пережитом.
«Упало
колечко...» –
трагический
возглас,
«вздыбленный»
речитативной
скороговоркой.
Пауза...
Далее
горестный
напев: «...со
правой руки...»
Неподдельный
ужас в
глазах.
Ошеломляюще!
Не было сил
записывать!
Хотелось
неотрывно
смотреть на
нее. А она,
тоже не
отводя глаз,
всем
существом
словно
искала у нас
поддержки.
Во
время
следующих
встреч с
творческими
личностями,
подобными
этой, меня
поразит то,
что этот
РАССКАЗ – не
просто
выразительное
пение песни –
будет
передаваться
всякий раз с
новыми подробностями,
не так, как в
прошлый раз.
|
Т.Апраксина. |
Отношение к
сюжету песни
– предельно
личное. Это
явление
открылось
мне, когда старинная
рекрутская
«За Дунаем, за
рекой»,
слышанная на
Крайнем Севере
двадцать
семь раз,
раскрылась в
двадцати
семи своих
вариантах. Из
них лишь три
представляют
собой во всей
полноте
сущность фольклора,
то есть
ВАРИАНТЫ КАК
СПОСОБ СИЮМИНУТНОЙ
ФИКСАЦИИ
ЛИЧНОГО
НЕПОВТОРИМОГО
ОТНОШЕНИЯ к
тому, о чем
поется. Эти
люди говорят
так: «Я чужих
не пою. Это
все – мои».
Вот
это-то и
станет
преметом
моей «охоты»
во всех
сборах
народной
песни, и
подарит
подлинную
радость
открытия.
Одно дело просто
знать, что
главнейшей
чертой
фольклора
является
изменяемость,
вариантность,
которая длит
жизнь песни,
и совсем
другое почувствовать
на себе
воздействие
этого, когда
совершается
чудо
превращения.
Я
собирала
народное
творчество
по крупицам,
потому что
понаслышке
поют многие,
а ТВОРЯТ
песню далеко
не все.
К
примеру,
свадебная
«Погости-ка в
доме,
гостюшка».
Поют ее
молодой
замужней
дочери при
посещении
родителей.
«Умильно,
прямо разревешься»,
– сказали
женщины,
работавшие на
поле в
деревне
Бокари под
Палехом,
когда я
подошла к ним
с неизменным
вопросом: «Не
споете ли?»
Затянули
распевно, с
тоской, с
безнадежностью
и неверием в
исполнение
просьбы.
Другой
вариант этой
песни я
услышала через
несколько
часов в доме
близ того же
поля. Спета
она была в
совершенно
ином
характере: в
прерывистых,
словно
всхлипы,
фразах
слышалась
мольба,
надежда на
то, что
молодая
останется
погостить.
Такие
превращения
всегда
непреднамеренны,
но основаны
на той
первобытной
вере в
воздействие,
с какой,
наверное,
наши далекие
предки-язычники
обращались с
заклинаниями
к силам
природы,
взывая о
благосклонности.
Эту
главную
черту
фольклора
определил
80-летний
Евдоким
Кириллович
Торопов, когда
я попросила
его спеть
былину о
сынке Степана
Разина. Он
сказал,
словно
извиняясь: «Мы
ведь не
по-слаженному,
не как кто
требует, а
сами по себе,
как когда».
Мой
сбор песен в
Ленинграде
стал для всех
неожиданностью.
«Я думала, сын
пошутил, не
напишет, что
я знаю
старинные
песни», – говорит
уроженка
Смоленской
области,
пятьдесят
лет назад
приехавшая в
наш город.
Говорит
она обычным
расхожим
языком, а как
запоет
вдохновенно –
в полной
сохранности
и диалект, и
манера
выговора.
Безукоризненная
серия
календарно-обрядовых...
(Среди прочих
и эти записи
легли в
основу моего
цикла для
мужского
сопрано и
фортепиано «Лебедь
белая»).
Важно
не пройти
мимо... Мимо
человека, его
великого
духовного
содержания.
Оно уходит с
ним
безвозвратно,
навсегда.
Очень легко
поверить в
«ничего не
помнит,
ничего не знает».
Можно
отмахнуться
и от пения
без пояснений,
как должно
быть. Но вот
появился
кто-то
интересующийся
– спрашивает,
располагает
к разговору,
ворошит застоявшееся,
записывает.
Не все
они и не
всегда ночью
все шепотом
себе
перепевают. И
этот –
нкчемный,
списанный –
слезет с
печки или так
и останется на
ней,
встрепенется,
глаза
устремятся в
молодость, в
песни, под
которые
«гуляно»,
которые «от
старых стариков
слыхал». А
вспомнив,
заново все
проживает,
молодея на
глазах.
И в
следующий
раз скажет: «А,
Орина! В прошлом-то
году я тебе
не все
куплеты спел!
Пиши!»